Возможно, не все знают, что экономисты любят пчел - по крайней мере в теории.
Пчела фигурирует на эмблеме Королевского экономического общества (Великобритания). В "Притчи о пчелах", опубликованной в 1732 году, устройство пчелиного жизни служит метафорой экономики. Притча явно предвещает современные экономические идеи, такие как разделение труда и "невидимая рука рынка", вращающий погоню за прибылью на общее благо.
Когда будущий лауреат Нобелевской премии в области экономики Джеймс Мид подбирал пример для иллюстрации одной сложной концепции своей экономической теории, он также обратился к пчелам за вдохновением.
Эта концепция - так называемый "позитивный внешний эффект", когда свободный рынок недовиробляе что-то хорошее и нужное, оставляя правительству возможность это субсидировать.
В глазах Джеймса Мида, идеальным примером положительного внешнего эффекта являются отношения между яблонями и пчелами.
Представьте себе, писал господин Мид в 1952 регион, где развиты как садоводство, так и пчеловодство. Если бы владельцы яблоневых садов посадили больше яблонь, пчеловоды должны из этого выгоду, потому что их пчелы дали бы больше меда.
И садоводы не почувствуют этого положительного внешнего эффекта, следовательно, они вряд ли захотят увеличивать свои сады.
По МИДом, это объясняется "исключительно тем, что садоводы не могут выставить пчеловодам счет за то, что съели пчелы".
Впрочем, его утверждение довольно ошибочно. Для начала, яблоневый цвет почти не дает меда - и это только первый пункт в перечне всего того, что Джеймс Мид не знал о пчел.
Чтобы понять его существенную ошибку, коротко вспомним историю отношений между людьми и пчелами.
Когда-то давно пчеловодства не было, а было только сбор меда - попытки забрать у диких пчел медовые соты. Это изображено еще на пещерных рисунках.
Затем - по меньшей мере 5000 лет назад - пчеловодство развилось как человеческая практика. Древние греки, египтяне, римляне - все они были неравнодушны к "одомашненного" меда.
Средневековые пчеловоды пользовались преимущественно ульями-сапетки - плетеными конусообразными корзинами.
Но вот главный недостаток сапеток: чтобы забрать из них мед, надо избавиться пчел. Пчеловоды обычно травили их серным газом, вытряхивали из улья, а тогда вычищали из него мед. Впоследствии они брались за разведение новой пчелиной семьи.
Впрочем, со временем людей начала беспокоить такая небрежность и неблагодарность к существам, которые не только дают нам мед, но и опыляют наши растения.
В 1830-е годы в США появилось движение за пчелиные права под лозунгом: "Не убить ни пчелы".
А в 1852 Ведомство США по патентам выдало священнику Лоренцо Лангстрот патент №9300А на улей с подвижными рамками.
Улей Лангстрота - это деревянный сундук, которая открывается сверху, а в ней вертикально установленные рамки, отделенные друг от друга волшебным "пчелиным пространством" в 8 мм. Если это расстояние больше или меньше, пчелы начинают заполнять ее собственными неуместными пристройками.
Матка находится внизу улья, где ее сдерживает разделитель - сетка, не выпускает ее вверх, но дает свободный проход рабочим пчелам. Таким образом ее личинки не попадают на соты.
Соты легко вынимаются, а мед откачивают из них с помощью центрифуги-медогонки. Эта разработка - гениальная в своей простоте и эффективности - сделала настоящую индустриализацию в пчеловодстве.
Именно эту индустриализацию и не понял до конца Джеймс Мид. Дело в том, что пчела - существо абсолютно домашняя.
Ульи Лангстрота сделали пчел мобильными. Ничто не мешает фермерам достигать с пчеловодами тех или иных финансовых договоренностей о том, где в их хозяйстве можно расположить ульи.
Через несколько десятилетий после метафоры МИДа другой экономист Стивен Чунг заинтересовался, справедлива она, и решил это проверить. Он сделал то, к чему у нас, экономистов, редко доходят руки: позвонил нескольким живым людям и расспросил их, что собственно происходит.
Он узнал, что платить пчеловодам за опыление деревьев их пчелами - обычная практика среди владельцев яблоневых садов.
С некоторыми растениями ситуация противоположная: пчеловоды платят фермерам за право "кормить" пчел нектаром (что, по словам Мида, было бы справедливо, но не практикуется). В качестве примера можно вспомнить мяту: она не нуждается в помощи пчел, однако дает хороший мед.
Итак, яблони и пчелы - неадекватная метафора для концепции положительного внешнего эффекта, потому что их взаимодействие происходит полностью в пределах рынка. Более того, этот рынок огромен.
Сегодня, одна из крупнейших его секций - это миндальные фермы Калифорнии. Они занимают площадь 4000 квадратных километров и ежегодно дают миндаля в среднем на 5 млрд долларов. Миндаль требует пчел - в оптимальном количестве 5 колоний на гектар, которые арендуются примерно по 185 долларов за колонию.
Каждую весну ульи Лангстрота скрепляют ремнями, загружают в специальные автомобили (400 ульев в каждый) и везут в Калифорнию. Переезды планируют на ночное время, когда пчелы спят.
Цифры впечатляют: из двух миллионов коммерческих ульев в Америке, 85% перевозят с места на место вместе с десятками миллиардов их жителей.
Как пишет Би Уилсон в книге «Улей: история о нас с пчелами" (Bee Wilson, The Hive: The Story of the Honeybee and Us), лидеры американского коммерческого пчеловодства имеют по 10000 ульев каждый. Из Калифорнии они могут отправиться в вишневых садов штата Вашингтон, оттуда - на восток до подсолнухов Северной и Южной Дакоте, а оттуда - в тыкв Пенсильвании или черники Мену.
Мед ошибался, представляя пчеловодство делом бесполезных провинциальных энтузиастов. Это большая индустрия, а опыления - прибыльная коммерческая услуга.
И здесь возникает парадокс.
Экологов пока волнуют дела диких пчел: их популяции во многих частях мира разительно уменьшаются.
Причина этого точно не известна. Виновниками видят паразитов, пестициды, а также "синдром разрушения колоний" - загадочное явление, когда пчелы просто исчезают из улья, бросая матку судьбы.
Домашние пчелы находятся под влиянием тех же факторов, и можно было бы ожидать логических экономических последствий - уменьшение предложения (пчел), которое ведет к повышению цен на услугу опыления.
И экономисты совсем такого не наблюдают.
Синдром разрушения колоний, похоже, почти не сказывается на рынке пчеловодства. Фермеры платят за опыление так же, как и раньше, и цена на специально выведенных маток практически стоит на месте.
Очевидно, коммерческое пчеловодство выработало эффективные стратегии сохранения своих популяций: селекцию маток и обмен ими, разделение колоний, приобретение дополнительных роев.
Поэтому недостаток меда - по миндаля, яблок или черники - нам пока не грозит.
Стоит ли нам восхвалять рыночную экономику - мол, экономические стимулы помогают сохранить хотя бы некоторые популяции пчел? Возможно.
А можно посмотреть на это иначе: не было бы у нас современной экономики с ее желанием контролировать и монетизировать мир природы - не было бы и этой проблемы в целом.
Прежде чем монокультурное аграрное хозяйство изменило экосистемы, не было необходимости гастролировать по стране с ульями Лангстрота и проводить организованное опыления - местные популяции диких пчел делали это бесплатно.
Итак, если мы ищем пример положительного внешнего эффекта - когда свободный рынок не обеспечивает в полном объеме то, чего желает общество - возможно, следует обратить внимание на такое использование земли, которое служит интересам диких пчел и других насекомых.
Луга с полевыми цветами? Почему бы нет. В некоторых странах, правительство действительно их удерживает, как и посоветовал Джеймс Мид.
Том Гарфорд - постоянный автор колонки Undercover Economist ( "Подпольный экономист") газеты Financial Times, а также ведущий программы "50 факторов, из которых возникла современная экономика" службы BBC World Service.
Хотите получать самые важные новости в мессенджер? Подписывайтесь на наш Telegram .
0 комментариев